Блок Любовь - И Быль И Небылицы О Блоке И О Себе
Любовь Дмитриевна Блок
И быль и небылицы о Блоке и о себе
Воспоминания
Когда писатель умер, мы болеем о нем не его скорбью. Для него нет больше
скорби, как отдаться чужой воле, сломиться.
Ни нужда, ни цензура, ни дружба, ни даже любовь его не ломали, он
оставался таким, каким хотел быть. Но вот он беззащитен, он скован землей, на
нем лежит камень тяжелый. Всякий критик мерит его на свой аршин и делает
таким, каким ему вздумается. Всякий художник рисует, всякий лепит того пошляка
или глупца, какой ему по плечу. И говорит - это Пушкин, это Блок. Ложь и
клевета! Не Пушкин и не Блок! А впервые покорный жизни, "достоянье доцента",
"побежденный лишь роком"...
Мне ль умножать число клеветников! Ремесленным пером говорить о том, что
не всегда давалось и гениальному перу? А давно уж твердят, что я должна писать
о виденном. Я и сама знаю, что должна - я не только видела, я и смотрела. Но
чтобы рассказать виденное, нужна точка зрения, раз виденное воспринималось не
пассивно, раз на него смотрела. Годятся ли те прежние точки зрения, с которых
смотрела? Нет, они субъективны. Я ждала примиренности, объективности,
историзма. Нехорошо в мемуарах сводить счеты со своей жизнью, надо от нее быть
уже отрезанным. Такой момент не приходит. Я все еще живу этой своей жизнью,
болею болью "незабываемых обид" , выбираю любимое и нелюбимое. Если я начну
писать искренно, будет совсем не то, что в праве ждать читатель от мемуаров
жены Блока. Так было всю жизнь.
"Жена Ал.Ал. и вдруг...!" - они знали, какая я должна быть, потому что они
знали, чему равна "функция" в уравнении - поэт и его жена. Но я была не
"Функция", я была человек, и я-то часто не знала, чему я равна, тем более чему
равна "жена поэта" в пресловутом уравнении. Часто бывало, что нулю; и так как
я переставала существовать, как функция, я уходила с головой в свое
"человеческое" существование.
Упоительные дни, когда идешь по полу развалившимся деревянным мосткам
провинциального городка, вдоль забора, за которым в ярком голубом небе
набухают уже почки яблонь, залитые ясным солнцем, под оглушительное чириканье
воробьев, встречающих с не меньшим восторгом, чем я, эту весну, эти потоки и
солнца, и быстрых вод тающего, чистого не по-городскому снега. Освобождение от
сумрачного Петербурга, освобождение от его трудностей, от дней, полных
неизбывным пробиранием сквозь пути. Легко дышать, " не знаешь, бьется ли твое
сердце как угорелое, или вовсе замерло. Свобода, весенний ветер и солнце...
Такие и подобные дни - маяки моей жизни; когда оглядываюсь назад, они
заставляют меня мириться со многим мрачным, жестоким и "несправедливым", что
уготовила мне жизнь.
Если бы не было этой сжигающей весны 1908 года, не было других моих
театральных сезонов, не было в жизни этих и других осколков своеволья и
самоутверждения, не показалась ли бы я и вам, читатель, и себе жалкой,
угнетенной, выдержал ли бы даже мой несокрушимый оптимизм? Смирись я перед
своей судьбой, сложа руки, какой беспомощной развалиной была бы я к началу
революции! Где нашла бы я силы встать рядом с Блоком в ту минуту, когда ему
так нужна оказалась жизненная опора?
Но какое же дело до меня читателю? С теми же поднятыми недоуменно бровями,
которыми всю жизнь встречали меня не "функцию" все "образованные люди" (жена
Блока и вдруг играет в Оренбурге?!), встретил бы и всякий читатель, все, что я
хотела бы рассказать о своей жизни. Моя жизнь не нужна, о ней меня не
спрашивают! Нужна жизнь жены поэта, "функция" (у