a64408b1     

Биленкин Дмитрий Александрович - Пустыня Жизни (Сокращенный Вариант Повести)



Дмитрий Биленкин
ПУСТЫНЯ ЖИЗНИ
(Сокращенный вариант повести)
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Упорно уже который год мне снится один и тот же сон. Синий, так я его
называю. Почему синий? Не знаю, скорее он черный. Всякий раз вижу скалистую
чашу кратера, две луны в ночном небе, их остекленелый свет, который всему
придает недвижимость старинной, без полутонов, гравюры. Вот так: два
мертвенных глаза вверху, сдвоенные у подножия тени зубчатых скал, каменистая
площадка кратера, куда в полном беззвучии врезается тупой клин конных
рыцарей. Блестят доспехи и шлемы, блестят длинные, наперевес, копья, и эта
лавина мчится на нас, прижатых к скале.
Мчится - в неподвижности. Застывший миг времени. Замер смертоносный блеск
копий, не колышутся султаны на шлемах, в изломе тяжкого бега недвижны ноги
коней - все, повторяю, как на гравюре.
Все это я вижу как бы со стороны. И одновременно я - среди тех, кто
прижат к скале, кому некуда податься, в кого нацелены тяжеловесные копья.
Для этого второго "я" движение есть, только очень замедленное. Не знаю, как
согласуются оба зрения, но во сне никакого противоречия нет. Просто сначала
я вижу рисунок, затем себя в нем, оказываюсь сразу и наблюдателем, и
участником события. При этом тот и другой "я" с одинаково захолонувшим
сердцем смотрят на громаду закованных в сталь рыцарей, их безжалостный
строй, в котором нельзя различить лиц, видишь лишь чешуйчатые панцири,
темные прорези забрал, щиты и шлемы. Слитность всего, шевеление тупой массы
уподобляет это движение надвигу каких-то чудовищных железных насекомых, чья
лавина готова подмять все и вся. И я, участник происходящего, как и мои
товарищи, недопустимо медленно поднимаю разрядник, в ужасе осознаю, что
выхода нет и придется бить насмерть, разить эту лавину чешуйчатого металла,
а это же люди, люди! И рука замирает в последнем, таком невозможном для нас
движении, и мысль колеблется - не лучше ли резануть по лошадиным ногам? Но
лошади - на них почти нет металла, они-то для нас как раз живые, и
воображение тотчас рисует вспоротые мышцы, сахарный излом костей,
предсмертный всхрап. А секунда, когда еще можно дать огненный, под копыта,
для паники и острастки залп, уже потеряна.
Вот такими мы были в канун Потрясения. Тут сон правдив.
Поразительно ощущение безопасности, с которым мы жили. Ведь начиная с
середины XX столетия, когда расколотое человечество познало ядерный огонь,
дорога пошла над пропастью, а бремя мощи росло, то и дело кренясь за
плечами, как громоздкий раскачивающийся тюк. Экологический, информационный,
генетический и прочие кризисы никого не оставляли в покое. О каком
благоденствии, казалось, могла идти речь! Но жизнь не подчиняется формальной
логике. Каждая победа над обстоятельствами, все социальные, в затяжной
борьбе достигнутые преобразования, которые только и могли предотвратить тот
или иной кризис, которые в конце концов объединили человечество, спасли его,
повсеместно утвердив высшие общественные идеалы, так изменили все, что былые
времена голода, войн, угнетения, розни подернулись пеленой тумана. Конечно,
старинные фантазии, в которых будущее изображалось безмятежным раем, где
если и приходилось преодолевать не пустяковые трудности, то исключительно в
далеком космосе, если горевать, то лишь от неразделенной любви, если
страдать, то от неутоленной жажды познания, - такие книги вызывали у нас
улыбку. И все же постоянство побед, долгое социальное благоденствие наложили
на нас глубокий отпечаток. Мы слишком уверовали, чт



Содержание раздела