Биленкин Дмитрий Александрович - Космический Бог
Дмитрий Биленкин
Космический бог
1. Корабль, терпящий бедствие.
Не колеблясь Полынов двинул в прорыв ладью. Кинжальный удар, точно
нацеленный в солнечное сплетение обороны противника.
Гюисманс нахмурился. Желтыми, как у мумии, пальцами он с сожалением тронул
короля. Мельком взглянул на часы.
- Не повернуть ли доску? - предложил он.
- Что-то вы рано сегодня сдаетесь, дорогой патер. Полынов летел на Марс
пассажиром в надежде отдохнуть по дороге от выматывающих обязанностей
космического психолога; он даже не представлял, сколь утомительным окажется
безделье на таком корабле, как "Антиной". Если бы не шахматные партии с
невозмутимым миссионером, он и вовсе чувствовал бы себя отщепенцем среди
веселья и развлечений, которыми здесь убивали время.
- О, это сдача с продолжением! Ибо взявший меч от меча и погибнет. Пока
вам нравится такая диалектика, верно?
Костлявое лицо патера раздвинула улыбка. Улыбка-приглашение - уголками
губ. В Полынове ожил профессиональный интерес.
- По-вашему, я человек с мечом?
- Вы тоже. Кто строит - тот разрушает, не так ли? Но диалектика, которой
вы поклоняетесь, как мы - богу, она погубит вас.
- Да неужели?
Полынову стало весело. "Это в нем, должно быть, тоже профессиональное, -
подумал он. - Лет тридцать человек проповедовал, не выдержал, потянуло на
амвон, или как еще там называется это место..." Он устроил ноги поудобней,
оглядел проходившую через салон девушку - ничего, красива - и мысленно
подмигнул патеру.
- Конечно, погубит, - продолжал тот, не отводя взгляда. - Ибо закон вашей
диалектики гласит, что отрицающий обречен на отрицание. Вы отрицаете нас,
придет некто или нечто и поступит с вами так же.
- Могу посочувствовать, - кивнул Полынов. - Прихожане не идут в храм, а?
Что делать, история не шахматная доска, ее не повернешь.
- Но спираль, что схоже.
- Вы сегодня нуждаетесь в утеш...
Плавный толчок качнул столик. Несколько фигур упало, за стеклянными
дверями салона кто-то шарахнулся, но все перекрыл грохот джаза, и ломаные тени
танцующих снова заскользили по стеклу.
- ...нуждаетесь в утешении, - закончил Полынов, нагибаясь и подбирая с
пола фигуры. - Но софизмы никогда...
Он поднял голову. Собеседника не было. Гюисманс исчез беззвучно, как
летучая мышь.
Белый король, упавший на стол, тихонько покатился к краю - корабль
незаметно для пассажиров тормозил. Полынов пожал плечами, поймал короля, утряс
шахматы в ящик и вышел из салона.
У двери с надписью на пяти языках; "Рубка. Вход воспрещен" - он помедлил.
Музыка доносилась и сюда, приглушенная, однако все еще неистовая, скачущая.
- Трын-трава, - сказал Полынов. - Пируем... Издерганные ритмы музыки
осточертели Полынову, и он в который раз пожалел, что связался с этим
фешенебельным лайнером, с его вымученным нескончаемым праздником.
В рубке было полутемно, светлячками тлели флюоресцирующие детали шкал, над
бездонным овалом обзорного экрана шевелилась синяя паутина мнемографиков,
раскиданная по табло.
- Кто там? - недружелюбно спросил голос, и Полынов увидел Бергера. На
груди дежурного пилота болтался радиофон, ворот форменной рубашки с золотыми
кометами был расстегнут. - А, это вы, камрад... Догадь1ваюсь, что вас занесло
сюда. Нет, это не метеорный поток.
- Тогда что?
Бергер кивнул на экран. Второй пилот отодвинулся. В черной глубине среди
неподвижных звезд вспыхивали позиционные огоньки сигналов бедствия.
- Кто?
- "Ван-Эйк" какой-то. Не слышали о таком?
- Нет, теперь слишком много кораблей. Но вы-то дол